Пуля для художника

Была черная страница в истории нашей страны - политические репрессии времен сталинского правления. После смерти тирана государство пересмотрело все дела по 58-й статье и несправедливо осужденные были реабилитированы, хотя бы для того, чтобы вернуть доброе им. В числе безвинно пострадавших были и костромские художники. Восемь из них были расстреляны, одного посадили в тюрьму, где он вскоре умер. За что, за какие преступления государство столь безжалостно расправилось с творческими людьми? Об этом и пойдет рассказ в нашей публикации.

С чего началось 

Костромские художники стали жертвой всесоюзной кампании по борьбе с вредителями-художниками. Осенью 1936 года на праздничных мероприятиях, посвященных 19-й годовщине Октябрьской революции, на Красной площади были выставлены плакаты и картины, изображающие развитие советской страны, ее достижения, портреты передовиков, вождей и пр. Некоторые работы вызвали критику за их некачественное исполнение и были сняты. По сегодняшним меркам этим бы все и должно было закончиться, но людоедский режим устроил показательную расправу над творческими людьми. Газета "Правда" разразилась разгромной статьей "О художниках-пачкунах". И вскоре многие художники молодой страны Советов стали фигурантами политических дел. Всего по стране за короткий период было репрессировано 559 художников. В их числе и 9 костромичей.

Связь наших художников с московскими была такая. В Москве арестовали руководителя кооперативного объединения «Всекохудожник» Ювеналия Славинского, навесив ему ярлык "троцкиста". Его «пособником» сделали главу  ярославского товарищества «Художник» Николая Евдокимова (арестован 1 июня 1937 года). А Кострома, как известно, в те годы входила в состав Ярославской области. Евдокимова обвинили в том, что он «руководил подрывной деятельностью», выражавшейся в «выпуске антисоветской художественной продукции», и что он «лично создал повстанческие ячейки в Костроме, Рыбинске и селе Большие Соли».

Осенью 1937 года аресты начались и в Костроме.  С 31 августа по 16 декабря были арестованы 9  художников. Всех их объединял один факт, который они не оспаривали - они регулярно собирались на дому у Бориса Царнаха в Костроме на улице Симановского в доме 7 квартире 9 и общались между собой.  

У всех арестованных прошли обыски, изъятые картины и прочие личные вещи были впоследствии уничтожены.  Художников поместили в костромскую тюрьму и каждому предъявили обвинение в том, что они являются членами троцкистской повстанческо-террористической организации. Это проявлялось в том, что они регулярно участвовали в контрреволюционных сборищах на квартире художника Царнаха, где вели антисоветские разговоры. И, главное, - они умышленно выпускали антисоветскую художественную продукцию (картины) низкого качества.

Однако утверждение в причастности их к мифической террористической организации не подкреплялось фактами, поскольку ни терактов, ни оружия, ни случаев открытого выступления против Советской власти зафиксировано не было. Даже замыслов о противоправной деятельности художников не было доказано. Все обвинения свелись к тому, что художники собирались на квартире у своего коллеги Бориса Царнаха "на нелегальных сборищах" - так сказано в протоколах допросов, и критиковали правительство, доведшее художников до нищеты. Художников обвинили также и в том, что они не восхваляли советскую действительность, сознательно избегали писать картины  на эту тему. А портреты коммунистических вождей, заказы на изготовление которых им иногда давали, художники намеренно искажали. Если коротко - это были все обвинения.

Эксперы

Поскольку арестованные художники обвинялись в выпуске картин "в извращенном виде" (так сказано в обвинении), следователь Федотов 25 ноября 1937 года своим Постановлением создал экспертную комиссию в составе: академика, руководителя Костромской художественной школы  Н.П.Шлейна, председателя Костромского товарищества художников  Д.М.Сизова и художника А.И.Рябикова. Перед комиссией была поставлена задача - дать экспертную оценку портретам Сталина, Ленина, Андреева (члена Политбюро), Ворошилова и картины "Караваевский колхоз", авторами которых были арестованные Сакс, Трегубов, Баженов и Макаров.

Надо полагать, что художники, члены комиссии, делали свое экспертное  заключение  в стенах НКВД, поскольку уже на следующий день,  26 ноября, Акт с заключением комиссии был готов.

Если бы художники Шлейн, Сизов и Рябиков не согласились со следствием, или хотя бы по-доброму отозвались о творчестве своих арестованных товарищей, возможно до расстрела дело не дошло бы. Но в Акте, подписанном всеми членами комиссии, находим лишь подтверждение предъявленным художникам обвинений. Вот две цитаты из Акта: "Портрет товарища Сталина художником Сакс исполнен антихудожественно, а именно: неправильный подбор цвета лица, что дает впечатление кровоподтеков и вид пролома на левом виске лица". Далее: "Портрет товарища Ленина и портрет товарища Сталина художником Баженовым исполнены антихудожественно. В первом портрете Ленина грубая непропорциональность головы к туловищу, несоответствие формы губ и цвет бороды. Во втором портрете Ленина широко расставлены глаза, неправильна форма носа, перекошены губы, неверный цвет бороды. Портрет Сталина имеет извращение в форме головы, неестетсвенный лоб (мал), затылок, неестетственно выраженный подбородок и скверно исполнена грудь. В чем и составлен настоящий акт. Комиссия: Н.Шлейн, Д.Сизов, А.Рябиков".

Члены комиссии то ли побоялись сказать правду, опасаясь быть также арестованными, то ли искренне считали картины своих коллег настолько непрофессиональными, что за это следует арестовывать художника. 

Акт подтвердил обвинения против костромских художников в том, что те изготовляли в антисоветском духе художественную продукцию - такая формулировка легла в основу приговора о высшей мере наказания.

Через двадцать лет новое разбирательство по всем этим приговорам со всей очевидностью покажет, что никаких фактов существования в Костроме террористической организации не было, как не было и выступлений художников против советской власти. Картины, за которые пострадали художники, были в большинстве своем уничтожены, а те что уцелели не дают оснований утверждать в наличии у их авторов террористического и антисоветского умысла. 

Позже, в 1964 году, когда Коллегия Верховного суда СССР рассматривала все эти дела повторно, состоялся и допрос в качестве свидетеля единственного живущего на тот момент члена той экспертной комиссии - А.Рябикова.  По подписанному им акту А.Рябиков пояснил: "Я припоминаю, что в 1937 году мне пришлось участвовать в экспертной комиссии под председательством художника Шленина Н.П., где мы просматривали выполненные Макаровым, Саксом, Трегубовым и Баженовым портреты руководителей ВКП(б) и Советского правительства. По существу изложенного в акте поясняю, что отдельные портреты руководителей были выполнены неквалифицированно. Однако никаких умышленных действий с их стороны в этом не было, а объяснялось лишь их низкой квалификацией".

Где дела? У прокурора!

Просмотрим на содержание  следственных дел репрессированных художников, хранящихся в архиве новейшей истории Костромской области. Там: допросы, очные ставки, справки,  протоколы - все это сделано по шаблону, по схеме, которые не давали сбоев - почти все арестованные признали свою вину. Следственная репрессивная машина работала безукоризненно, в тюрьмах ломали практически всех, кто здесь оказывался. Лишенные свободы люди под страхом расправы с их родными и близкими, да и с ними самими, признавались в самых чудовищных преступлениях. С надеждой, наверное, на помилование, на здравый смысл палачей. 

Остававшиеся на свободе их родственники не сидели сложа руки, многие писали письма, жалобы, ходили на прием к руководителям страны, к прокурорам.

В деле Николая Соболева находим любопытные факты. Художника расстреляли одним из первых - 11 марта 1938 года. Но супруге, Александре Павловне, ничего об этом не сообщили. И она многие годы продолжала хлопоты о своем муже, как о живом. В 1956 году она пишет о своих мытарствах Клименту Ворошилову:

"Председателю Президиума Верховного Совета СССР Клименту Ефремовичу Ворошилову от гр-ки Соболевой Александры Павловны, прожив. в гор. Костроме, ул.Энгельса, д.25, кв.4. заявление. Уважаемый Климент Ефремович! Разрешите просить Вашего содействия в одном деле, с которым я обращалась много раз в разные места, но не получила ответа. Чтобы моя просьба была понятна, изложу все с самого начала. Дело в следующем.

15 ноября 1937 года Костромским отделением УНКВД был арестован мой муж Соболев Николай Александрович, 1896 г.р., уроженец села Болотова Судиславского района. Он работал преподавателем русского языка и литературы в Костромском текстильном рабфаке, в то же время он был художник, принимал участие в работах Костромского филиала Союза Советских художников. Он много работал, любил свое дело, любил молодежь, с которой он работал на рабфаке, вел всегда большую общественную работу. Его также любили и ценили и студенты и его сотрудники. По признанию окружающих его людей, он всегда работал добросовестно и даже талантливо. Все что он ни делал, все это приносило пользу советскому государству, а таких дел, которые были бы направлены во вред советскому обществу и государству, таких дел не было, по крайней мере никто мне не доказал, что такие дела были.  Я в 1937 году и позднее пыталась высказать эти свои соображения тем, кто вел дело Соболева Н.А., но меня, конечно, никто не слушал, а следователь Баландин сказал, что они вообще жён не слушают. Город Кострома был тогда Ярославской области. Дело моего мужа вел следователь областного УНКВД Ярославской области Ширманов. Я стала тогда звонить по телефону Ширманову, спрашивала, когда будет суд Соболеву Н.А. и просила разрешить нанять защитника. Ширманов отвечал, что суда не было, что разрешение на защиту не дадут, что суд будет без участия сторон, без свидетелей, без защиты ("тройка" Ярославской обл.) Приблизительно 15 марта 1938 года я получила разрешение на передачу Соболеву питания в тюрьму (на эту дату Соболев был уже расстрелян -прим. автора), передала передачу 18 марта 1938 г.

7 апреля 1938 года я принесла в тюрьму еще передачу - белье и табак и мне сказали, что Соболев Н.А. выбыл в Ярославль. Я на другой же день поехала в Ярославль к следователю Ширманову. Ширманов сказал мне, что Соболев находится в Ярославле, в тюрьме и что суда еще не было. Я попросила разрешения передать заключенному передачу, следователь сказал, что ни пищу, ни белье передать не разрешают, т.к. всё это есть в тюрьме. Я попросила разрешение передать лук и чеснок. Следователь дал мне бумажку,  сказав, что я должна зайти в соседнюю комнату, где мне поставят печать на это разрешение и подписал мне пропуск. Когда же я пришла в соседнюю комнату, мне там грубо сказали, что никаких разрешений они не дают и никаких печатей не ставят. Обратно к следователю Ширманову меня уже не пропустили, а попросили выйти из здания, так как пропуск у меня подписан. Мне ничего не оставалось, как уйти. Я пошла в тюрьму, попыталась там попросить принять передачу, но, конечно, получила отказ. Я спросила, есть ли сейчас в тюрьме такой-то Соболев Н.А., женщина в окошке перебрала карточки и сказала, что ни в живых, ни в мертвых Соболев Н.А. не числится. Я уехала домой.

После этого я продолжала звонить по телефону следователю Ширманову, спрашивая, когда будет суд, он отвечал, что суда еще не было, "позвоните дней через пять", говорил он. Так я звонила апрель и май 1938 г, получая один и тот же ответ: "суда не было, позвоните дней через пять". Наконец, приблизительно 19 мая я, звоня по телефону, спросила, где сейчас дело Соболева Н.А., Ширманов ответил: "у прокурора". "У какого?" "У областного" - ответил он. Я на другой же день поехала в Ярославль к областному прокурору. Там секретарь сказала, что дела Соболева у них нет. Я спросила о других художниках, секретарь сказала, что нет, но при этом добавила, что "они все на одной карточке". Я попросила разрешения пройти к областному прокурору, зашла к ней (это была женщина) и пересказала ситуацию. Прокурор вызвала секретаршу и та объяснила, что у них есть только список арестованных художников, а дела присланы не были.  Тогда прокурор позвонила Ширманову и по телефону спросила у него объяснения. Ширманов ответил, что "пусть гражданка Соболева сама приедет ко мне". Я пришла в НКВД, выстояла там в очереди и получила телефонную трубку. Ширманов сказал мне по телефону, что мой муж осужден на 10 лет в Дальне-Восточный лагерь. Я спросила, когда же был суд, Ширманов ответил: "Что-нибудь в начале мая" (а только накануне говорил мне, что суда не было). Я спросила, куда же выслан муж, по какому адресу ему писать, следователь ответил: "Он сам вам напишет, когда заработает".

Я ездила в Москву к прокурору СССР, подала заявление  прокурору по спец делам с просьбой пересмотреть дело моего мужа. Заявление приняли, сказали придти на другой день. На другой день возвратили мне заявление с резолюцией "Отказать".

Я пыталась попасть на прием к прокурору тов.Вышинскому, но мне пропуска не дали. Я писала в Верховный Совет, получила ответ, что мое заявление направлено в Прокуратуру Союза. За ответом я опять поехала в Москву, меня опять направили к прокурору по спец делам, и я снова получила ответ "отказать"

Затем я ездила в Москву, в НКВД (Кузнецкий мост, 24), там мне дали справку, что мой муж Соболев Н.А. осужден 7 марта 1938 года (а следователь Ширманов говорил, что суд был в начале мая), при этом сказали, что он осужден "на неопределенный срок". На выраженное мною удивление, что разве может быть такой неопределенный приговор, сказали, что когда он заработает, тогда и определится.

Позднее я подавала заявления в НКВД и в МГБ и в Ярославле и в Костроме и обращалась в Москву, подавала заявление Министру ГБ. Я уже просила лишь сообщить мне, жив ли в настоящее время Соболев Н.А., арестованный в 1937 году. Один раз в Ярославле мне сказали, что если он умрет, то мне об этом сообщат. А потом все мои заявления препровождались в Костромской отд. МГБ, меня туда вызывали. Когда я приходила, в вестибюль выходила девушка-секретарь и устно сообщала мне, что мой муж Соболев Н.А, осужден на 10 лет без права переписки в лагерь с особым режимом.

Так прошло 10 лет, и 12, и 15, я все спрашивала, жив ли Соболев Н.А, мне все отвечали: "на 10 лет без права переписки", а на вропрос жив ли ответа не давали.

Однажды, когда меня вызвали, то сотрудник МГБ т.Алексиенко сказал, что для ответа на вопрос жив ли, у них данных нет. Но почему эти данные не были найдены по моим заявлениям в течение более 10 лет?

Наконец в марте 1955 года я подала заявление в ЦК КПСС с просьбой дать указание соответствующим органам, чтобы мне сообщили жив ли мой муж Соболев Н.А, арестованный в 1937 году и чтобы пересмотрели его дело. Мое заявление из ЦК КПСС было передано в Прокуратуру Союза, оттуда я получила извещение, что мое заявление из Прокуратуры Союза было передано  прокурору Ярославской области, от него - прокурору Костромской области, оттуда опять в Костромское УКГБ. В августе 1955 года мне там сказали (подполковник Керженцев), что они занимаются моим письмом и дадут ответ на мои вопросы. Но вот идет февраль 1956 года, а меня не вызывали и ответа никакого я не получала.

Поэтому я прошу Вашего содействия, уважаемый Климент Ефремович, прошу Вас дать указания соответствующим органам, чтобы пересмотрели дело моего мужа Соболева Н.А. Прошу сообщить жив ли в настоящее время мой муж, где находится, а если не жив, то когда и от какой причины умер.

5 февраля 1956 года. подпись. приписка: "Я работаю преподавателем 25 средней школы в г.Костроме. Стаж 32 года."

Это письмо спустили на низ и прокурор Костромской области Лесовов 22 мая 1956 года попросил  управление КГБ провести проверку. Благодаря которой и стало точно известно о смерти Соболева Н.А. и его невиновности.

Показания под давлением

Единственный не расстрелянный костромской художник Константин Плотников

после вынесения ему тюремного приговора написал жалобу прокурору.

"16 декабря 1937 года Костромским городским НКВД я был арестован по обвинению: будто бы я состоял членом контрреволюционной повстанческой группы, будто бы я занимался контрреволюционной агитацией. Формула обвинения построена на таких явно вымышленных фактах: 1) будто бы я присутствовал на собраниях группы художников на квартире художника Царнах где художник Балакирев будто бы говорил о террористических намерения против членов правительства; 2) Будто бы я занимался рассказыванием антисовестких анекдотов в товариществе "Художник". 3) будто бы я сознательно исказил портреты двух вождей.

Виновным в предъявленном мне обвинении я себя не признаю, все эти обвинения являются вымышленными. Нигде и никогда и ни в какой контрреволюционной группе я не состоял и о существовании подобной группы мне было не известно, узнал о существовании группы и о собраниях художников только от следователя. Нигде и никогда не занимался рассказыванием антисовестких анекдотов.

Приписываемые мне искаженные портреты были не закончены и не сданы Ярославскому товариществу "Художник", а потому и это обвинение является необоснованным.

Когда меня вызвали на следствие, вместо допроса мне предложили текст заранее составленного протокола якобы моих показаний и предложили подписать протокол. Я отказался от подписи явно ложного документа, тогда ко мне были приняты меры насилия и этим вынудили подписать ложные сведения. От этой подписи теперь я отказываюсь.

Я сын крестьянина, родился в 1892 г в Костроме, воспитывался у дедушки - отца матери. С 1918 года по 1 сентября 1937 г работал преподавателем в средней школе. За время работы никаких замечаний не имел. Перед каждым революционным праздником работал ответственным по декоративно-художественному оформлению города и участствовал на художественных выставках. Сижу в костромской тюрьме 7 месяцев, виновным в предъяволенном мне обвинении не признаю.

Прошу Вас разобрать мою жалобу и принять соответствующие меры.

Если состав моих доказательств недостаточен для освобождения меня из-под стражы, прошу данную жалобу приложить к следственному делу".

25 августа 1938 года.

Сохранилось в деле и письмо супруги Плотникова к Берии:

ЗАЯВЛЕНИЕ от 13 апреля 1939 года народному комиссару тов. Берия от Плотниковой Лидии Сергеевны, Кострома, ул.Галичская, д.22, кв.5.

Тов. Народный комиссар, обращаюсь к вам с просьбой о пересмотре дела моего мужа Плотникова К.И., преподавателя-художника г.Костромы. Мой муж был арестован 15 декабря 1937 года, осужден особым совещанием НКВД в г.Ярославле и высланного из Костромы 26 сентября 1938 года по слухам на 8 лет в концлагеря. В настоящее время он находится в г.Архангельск, Кулойлаг, Талажский участок, работает в художественной мастерской.

25 августа 1938 года мною было отвезено в Прокуратуру СССР на имя тов. Вышинского мое заявление с приложением собственнроручного письма моего мужа К.И.Плотникова но до сих пор я никакого ответа из прокуратуры не получила и поэтому обращаюсь еще раз с этой же просьбой к Вам тов. Народный комиссар, прилагая при этом копию письма моего мужа, адресованного прокурору 3-го стрелкового корпуса".

В ответ на жалобу Плотникова уголовное дело по обвинению его было рассмотрено еще раз и установлено, что материалы дела и показания участников контререволюционной группы Соболева, Сакса и Балакирева и признанием на предварительном следствии самого обвиняевмого, виновность вполне установлена и решение особого совещания в соответствии с материалами дела вынесено правильно, поэтому жалобу Плотникова оставить без удовлетворения.

Наркомат Внутренних дел СССР Постановил: жалобы осужденного и его жены отклонить, в просьбе о пересмотре дела отказать. Дело сдать в архив".

Реабилитация

Из девяти арестованных художников восемь были расстреляны, один осужден на 8 лет. Я просмотрел все девять дел и все они очень похожи друг на друга. Все обвиняемые, кроме Сакса и Лихачева, признали себя виновными. Но их тоже расстреляли, а жену Сакса, Веру Павловну, арестовали, как члена семьи врага народа и осудили на 5 лет тюрьмы. Остальные художники под физическим и моральным давлением признали свою вину, видимо сберегая своих родных, потому что на следствии арестованных шантажировали: если не признаете вину, арестуем и твою жену, а детей отдадим в приют, говорили следователи. История с женой Сакса подтверждает серьезность этих угроз. 

Пересмотр дел художников происходил в основном в 1964 году. Доводы, на основании которых все расстрелянные художники были реабилитированы, похожи и приводятся, как под копирку.

Вот выдержка из "Протеста прокурора в порядке надзора по делу Соболева Н.А. в Президиум Костромского областного суда": "Показания Соболева о принадлежности его к троцкистской террористической организации, существовавшей в 1935-1937 гг среди художников г.Костромы являются сомнительными в их правдоподобности, так как никакими другими доказательствами они не подтверждены. А те показания, которые имеются в деле, являются путанными и противоречивыми".  "В ходе проверки настоящего дела вновь допрошенные свидетели Рябиков, Худых, Круглов и Яблоков, знавшие Соболева, как преподавателя Костромского Текстильного рабфака и как художника, ничего не показали о его антисоветской деятельности и характеризовали его с положительной стороны". Постановление Тройки УНКВД о расстреле художника было отменено.

Подобные оправдательные документы были составлены и в отношении других костромских художников.

Наследие

После официальной реабилитации костромских художников их родные и близкие в середине 1960-х годов организовали в музее выставку уцелевших картин. И местные власти пошли им навстречу. Часть работ была потом безвозмездно передана в фонд музея. В частности, Александра Павловна, вдова Николая Соболева, и вдова Царнаха Варвара Ивановна передали в костромской музей сохранившиеся у них картины своих мужей, которые хранятся там до сих пор. Судьба одной из последних картин Бориса Царнаха достаточно интересна. Она была случайно обнаружена в административном здании ТЭЦ-1 преподавателем чижовского энергетического техникума Натальей Барышниковой. Посещая там своих выпускников, она увидела стоящую на полу заброшенную картину, на которой была изображена эта первая в Костроме электростанция. Подпись в углу гласила, что написана она в 1937 году художником Царнах. Наталья Владимировна выпросила ее для музея своего учебного заведения. И сейчас она находится там (на фото).

Борис Царнах

Но многие картины расстрелянных костромских художников бесследно пропали. Например, читаем в деле, у художника Михаила Баженова при аресте изъяли 43 картины разных видов и размеров и 19 рисунков и набросков - все они по окончании следствия были уничтожены. Наиболее известным из казненных художников был Борис Царнах. Сохранившийся его автопортрет и еще несколько картин говорят о высоком профессиональном уровне этого художника. На днях ему исполняется 130 лет со дня рождения, что и послужило поводом к написанию этой статьи. И хотелось бы сказать о нем поподробнее. Про него известно следующее. Родился в Ярославле 22 февраля 1894 года, но еще в детском возрасте приехал с родителями в Кострому. Его отец, чех по национальности, представлял в России известную торговую фирму "Зингер".  Борис Царнах стал профессиональным художником, жил заказами и продажей картин. После революции пытался вписаться в новый строй - в августе 1919 года стал членом  организованного в Костроме "Объединения   художников". В 1924 году, по инициативе Бориса Царнах, в Костроме возникает творческое объединение "Нео-аргус". А через год, по примеру Москвы, в Костроме организуется региональное отделение ассоциации художников революционной России.

В 1929 году Кострома, как известно, стала районным центром сначала Ивановской области, а позже - Ярославской. И жизнь районных художников резко ухудшилась. Царнаху и его коллегам было трудно найти работу, заказы на картины. Тот, кто устраивался преподавать в школы, училища и на рабфак считали себя обеспеченными людьми. Взгляды Царнах в этот период на творчество и советский строй узнаем из материалов следственных дел. Там говорится: Борис Царнах утверждал, что при советской власти художники лишены возможности нормально работать, что всякая инициатива подавляется, что раньше, при буржуазном строе, было больше творческих возможностей, что тогда можно было свободно не только работать, но и высказывать свои мнения. Говорил о неправильной политике правительства и по отношению к крестьянству в связи с коллективизацией. В узком кругу художников говорил, что положение интеллигенции, а особенно художников, в материальном и правовом положении попирается, что при ином государственном строе художники были бы свободны в своем творческом развити и материально жили бы вполне обеспеченно.

(За это мнение, получается, он и был расстрелян)

Даты

Хочется, чтобы несправедливо осужденные и расстрелянные художники остались в памяти костромичей. В следственных делах каждого имеются важные для них даты: родился, арестован, казнен, реабилитирован.

Балакирев Александр Петрович, родился 17 августа 1889 г.р., арестован 1 сентября 1937 года, расстрелян 30.12.1937 г. Реабилитирован 27.06.1964 г.

Баженов Михаил Васильевич, родился 6 сентября 1876 г., арестован 6 ноября 1937 г, расстрелян 18 марта 1938 года. Реабилитирован 18 апреля 1964 года

Лихачев Александр Александрович, родился 15 февраля 1893 г.р., арестован 16 ноября 1937 г, расстрелян 18 марта 1938 г. Реабилитирован 18 апреля 1964 года

Макаров Сергей Иванович, родился 1 октября 1888 г.р, арестован 6 ноября 1937 года, расстрелян 3 октября 1938 г. Реабилитирован 11 июня 1964 г.

Плотников  Константин Иванович, родился 5 марта 1892 г.р., арестован 16 декабря 1937 г., осужден 14 августа 1938 года к 8 годам лишения свободы, умер в заключении 22 марта 1942 года. Реабилитирован 18 апреля 1964 года.

Сакс Константин Владимирович, родился 18 апреля 1898 г., арестован 13.09.1937 г. расстрелян 30.12.1937 г. Реабилитирован 18.06.1964 г.

Соболев Николай Александрович, родился 19 октября 1896 г.р., арестован 15 нояря 1937 года, расстрелян 11 марта 1938 года. Реабилитирован 27.06.1991 г

Трегубов Геннадий Николаевич, родился 25 августа 1873 года, арестован  31 августа 1937 года, расстрелян 3 октября 1938 года, Реабилитирован 11 июня 1964 г

Царнах Борис Николаевич,  родился 22 февраля 1894 года, арестован 16 ноября 1937 года, расстрелян 3 октября 1938 г. Реабилитирован 11 июня 1964 года.

Николай Николаев, пресс-служба ГАНИКО, Ф.3656.

Пуля для художника // Костромская народная газета № 8. 2024. 21 февраля. С.12 (JPG, 1,14Мб)	Пуля для художника // Костромская народная газета № 8. 2024. 21 февраля. С.13 (JPG, 1,11Мб)

Назад